Ночь потерь, ночь приобретений.

– Вы я смотрю, хардкорщицы или самоубийцы? – Со смехом говорила я ассистенткам, которые остались со мной работать в ночь. Одна осталась с дневной смены, вторая пришла вечером. И они прекрасно знали что ночи со мной лёгкими не бывают. На мне какое-то проклятье, когда у всех тихо и мирно, у меня всегда ажиотаж и беготня по ночам. И все знают что работать ночью со мной – это однозначно тяжело, бессонно и ужасно выматывает.
– Да нормально, мы знали на что идём! – весело отвечали девчонки.

… Я сидела на стуле в своем кабинете и хотелось плакать. Ушла, чтобы побыть одной. Не получилось. читать дальшеДевочки, ассистентки и администратор, приходили, пытались растормошить, но у них ничего не вышло. Я благодарна им за старания, но есть моменты, когда просто не нужно меня трогать. Четыре часа утра, на душе глухая тоска, в голове сумбур, на плечах тяжесть. Пациент не выжил. Столько сил, стараний, надежд, веры до последнего.
Там изначально все было плохо. Собаку доставили в тяжелейшем состоянии, причем приехали с жалобой на высокое давление и неврологическую симптоматику, а в ходе опроса выяснилось что были боли несколько дней и хозяева давали Нурофен пару раз. Который собакам категорически нельзя. Вот вообще нельзя. Это один из человеческих препаратов, который вызывает у животных осложнения по всем системам, от нарушения свертываемости крови (кровотечения) до острой почечной недостаточности. Я сначала подумала что все дело в отравлении препаратом, но после осмотра выявилось ещё одно: огромная кровоточащая опухоль селезёнки. Скорее всего изначально проблема была вызвана этим, затем добавился Нурофен, усилил кровотечение, нарушив свёртываемость, вызвал ещё целый комплекс расстройств и вот по итогу на столе лежит неразрешимая задачка: не прооперируем – умрет, прооперируем – умрет. Но во втором случае есть крохотный шанс. Времени на стабилизацию немного, кровоостанавливающее тут не поможет. Но анализы не самые плохие. Мы с хозяевами всё обговорили и решили оперировать.
Два часа операции прошли без сучка, без задоринки. Отлежал пёс прекрасно, кровотечения особого не было – все сосуды, даже самые мелкие, сразу коагулировались. Я не пропустила ни один, даже крошечный, который при нормальной ситуации сам бы прекрасно перестал кровоточить. Устала очень сильно. Но была довольна результатом. Заканчиваем, отключаем от мониторов, пса на каталку и переходим в стационар. И именно этот момент он выбрал, чтобы умереть. Резко, быстро и бесповоротно. Мы долго пытались его реанимировать, но ответа вообще не было. Как будто раз – и выключили.
Я, честно говоря, до конца не смогла понять что это было. Всё же шло к хорошему финалу. Почему?!

Хозяевам я позвонила сразу, в три часа ночи. Потом говорила лично, когда приехали за собакой.. за трупом. Мне было очень плохо, но им в разы хуже. И я отлично знаю каково им, потому что несколько лет назад побывала точно в такой же ситуации. И от этого становилось ещё хуже. Их искреннее “спасибо” на прощанье просто добило. И я ушла в себя.
Да, бывает, пациенты умирают. Когда ты работаешь с тяжёлыми и экстренными животными, когда твоя специальность предполагает неизлечимые заболевания – это бывает. И каждый раз борешься до последнего, и каждая смерть это и твоя потеря тоже. Но бывают такие пациенты, смерть которых ранит максимально. Я не знаю по каким критериям мое подсознание их выбирает и этот пёс был одним из них. Надо присесть, немного отключиться, проработать и принять...
– К нам экстренное кесарево едет! Скоро будут!
– Готовьте операционную!
Присела? Вставай!

У меня за всю практику не было ни одного кесарева в дневное время. Все они приходили с 2 ночи до 6 утра. Однажды было даже плановое кесарево и тоже приехали в 5 утра.
Ночь – самое время рожать!
Фокс-терьер, была бы миниатюрная, но живот просто гигантский. Не представляю как она с таким ходила. 8,5 кг собаки было до операции и 6,5 кг – после. Треть своего веса носила!
Рожать начала ещё в 11 вечера, к 3 часам ночи стало понятно что не разродится, когда хозяева увидели что первый щенок частично вышел (одна задняя лапа) и не двигается несмотря на потуги. Час ехали к нам. Издалека. По приезду я быстро ее забрала, осмотрела, на УЗИ глянула щенков – те что внутри ещё живы, хоть и с гипоксией уже, а тот что застрял “на выходе” уже нет. Узкий таз, раскрытие маленькое, активные потуги, сдавливающие голову, неудачно застрявшую шею и грудь щенка (хозяева ещё и окситоцин укололи, чем усугубили ситуацию – потуги стали сильнее).
Подготовка к операции, вводная анестезия – в случае ЭКС все делается максимально быстро. И вот уже роженица на операционном столе, разрез, ещё, матка, разрез – и первый малыш увидел свет. В операционную на помощь пришли все, даже администратора одели и подключили к процессу. Важны каждые руки. Передаю кроху ассистентам, достаю второго, передаю, третьего, передаю… Пять. Пять живых малышей. Шестого, того что застрял, девочки пытались реанимировать, хотя сердцебиения давно не было. Я их предупредила, но не мешала. Пусть пытаются, пробуют, правильное стремление. Даже если не получится, всегда должна быть надежда, надо пытаться до последнего.
Я спокойно занималась пациенткой. За щенков не переживала: на пять малышей было сразу три пары ответственных рук. Они сами все знают и умеют, а если нужно будет - я рядом. Когда отключила новоиспечённую мамочку от мониторов и датчиков, вышла с ней из операционной, щенки, уже активные, чистые, сухие и с перевязанными пуповинами, были размещены на грелке в стационаре и ждали первой трапезы.
Собака проснулась быстро. Наркоз на кесарево всегда подбирается таким образом, чтобы минимально воздействовал на организм матери и детей. Мы шли на газовом с эпидуральной анестезией, поэтому вся семейка уже через час после операции поехала домой. А до этого стандартные звуки стационара разбавляло забавное многоголосое пищание новорожденных щенков, что немного скрашивало это унылое утро.